Манная каша - Симолина Пап

– Надеюсь. Я боюсь собак. Особенно питбулей.

4. Виолончелисты

А тут Карл Карлсон прибыл в Шуры-Муром на концерт, прямо из Раево на мотоцикле, специально посмотреть, что может сыграть Марк, брат Клары. А Марк только вернулся из Парижа. У него всё ещё кружилась голова от шампанского, и он в тот день потерял смычок.

– Тысяча троллей! Я найду смычок до вечера! – пообещала Клара Грете, – и приведу в порядок. Смажу бальзамом. Потом канифолью. Приходи.

– Я все лето мечтала послушать виолончель, – вздохнула Грета, – в Раёво только петухи и радио. Но что мне делать с Гансом?

– С каким Гансом? – полюбопытствовала Клара.

– Понимаешь, у меня поселился Ганс, так вот он вряд ли понимает виолончель…

– Постой, что это значит – поселился Ганс?

– Это один абитуриент. Я познакомилась с ним во время экзамена, когда он хлопал дверями, – объяснила Грета, – один раз он потом приезжал к нам в деревню. А вчера пришел и сказал, что будет у меня жить.

– Что за шутки, Грета? Это – любовь?

– Нет. Совсем нет! С чего ты взяла?

– С чего я взяла? – удивилась Клара, – из твоей истории.

– Я ничего такого не рассказывала! Он пришел и сказал, что будет у меня жить. Он так решил. И принес розу, больше похожую на бутон астры. Вот и всё!

– И ты, так сказать, влюбилась?

– Нет. В него невозможно влюбиться. Он не такой. Он похож на изможденного голодом рахитичного эфиопа.

– Тысяча троллей и бутылка рома! Ты рехнулась?

– Сама увидишь. Ой-ой!

Что-то громыхнуло и бултыхнулось в ванной комнате. Грета уронила телефон и кинулась туда со всех ног.

– Ты чего, Ганс?

Он молчал, и она принялась трясти ручку.

– Никому не позволю! Не смей! Я – личность! Я вымоюсь сам! —грозно закричал оттуда Ганс.

Грета вернулась к телефону.

– Прости, Клар. В ванной что-то громыхнуло. Я думала, это Ганс утонул.

– А как учёба? – Клара решила сменить тему. – Есть крендели симпатичные?

– Конечно! Но я не смогла сегодня туда пойти. Утром у Ганса болела голова. Надо было менять компрессы. Но завтра я пойду обязательно, пусть даже у него болит голова…

– Так ты будешь на Скверной площади в полвосьмого?

– А можно мне его с собой взять?

– Конечно. Любопытно взглянуть на чудо заморское. Только Марк опять потеряет смычок…

– У меня нет выхода, понимаешь? Если оставить Ганса дома, он будет плакать… Ну пока. Кажется, он идёт.

Ганс показался в комнате, завернутый в большой махровый розовый Гретин халат.

– Почему босиком? – Грета кинулась искать носки.

– Постой, я должен показать тебе кое-что неважное.

Ганс повел Грету в ванную и продемонстрировал обломки раковины.

– Эта раковина сама упала. А я в этом доме пока еще ничего не сломал.

– Да-да, она мне совсем не нравилась, – вздохнула Грета.

Она уселась перед трюмо и принялась расчесывать волосы. Посмотреть на себя в зеркало – единственное утешение. Если бы на свете не было зеркал, пришлось бы пить валерианку или ещё что-нибудь выдумывать. Через пять минут Грета уже заулыбалась, забыла все неприятности, и уже воображала себе, как Марк в смокинге подходит, кланяется и целует ей руку – архаичный жест, который идёт только виолончелисту с бабочкой. Он улыбается. Улыбка у него такая ясная, что ее можно читать, как письмо, как четко сформулированную мысль – если приветствие – то нежнейшее, если ирония – то презабавная, если грусть – это вылитый Пьеро…

– Ты куда-то собираешься? – из-за семи морей донесся голос «заморского чуда».

– Да, на концерт.

– Но я не хочу на концерт. Мне и так хорошо, – Ганс, разлегшись на шиповниковом покрывале Греты, смотрел видео.

– Тогда не ходи.

– Я не хочу оставаться один.

– Но я должна идти, я обещала, – почему-то стала оправдываться Грета, – понимаешь, это брат моей подруги будет играть…

– Мало ли! Жена друга дяди брата. Я есть хочу. Тебе безразлично?

– Неужели нельзя развернуть события ко всеобщему удовольствию? И поесть, и на концерт сходить?

– Я не хочу.

– Чего ты не хочешь?

– Ничего не хочу, – сказал Ганс уже не капризным, но просто злым голосом.

– Как же я могу тебе помочь, если ты сам не знаешь чего хочешь?

– Ты женщина и должна знать. Иначе зачем я вообще здесь нахожусь?

Грета хотела ответить, что она не знает, зачем, но вовремя спохватилась – Ганс оскорбится, и ей придётся его утешать – и промолчала.

– Ведь не ради этих покрывал, телевизора и апельсинового сока! Если хочешь знать, из-за тебя я лишился общества моего лучшего друга Жоржа, – недовольно пробурчал Ганс.

У него были чрезвычайно сложные отношения с носками. Он сидел, смотрел на них и размышлял, какой надеть сначала и на какую ногу.

В результате Грета с Гансом опоздали, Марк уже вышел на сцену, златокудрая девушка-конферансье представляла его.

Клара сидела в первом ряду рядом с Карлом. При виде Греты она встрепенулась, всплеснула руками, вскочила, подбежала и обняла ее. И это несмотря на строгость и образованность златокудрой на сцене! Карлсон выглядел хорошо и в концертном зале. Его облик дышал свежестью, юностью, неиспорченностью. А у Клары лицо ясное и улыбчивое, как луна. Марк…

Наконец Грета подняла глаза. Он обнимает виолончель и занят только ею. Зал – это океан, полный загадок. По залу величественно движутся и шныряют невероятные рыбины и рыбёшки. Некоторые из них так невероятны, что похожи на выдумку художника-авангардиста. Марк владеет океанами. Он удивительней всех на свете. Даже если бы не артистический облик, не манеры…

В перерыве все вышли в фойе, Грета представила Ганса своим друзьям.

– Привет, чудо, – сказала ему Клара.

– Привет, сирена, – ответил Ганс, намекая на необычайный голос Клары, глубокий и звучный.

Грета увидела, что он обиделся на Клару за «чудо».

Когда Карл и Клара пошли за манной кашей, он, точно, скривил рот.

– Странная парочка. Малосимпатичные тип и девица.

– Неужели нельзя построить свою речь ко всеобщему удовольствию? – вздохнула Грета.

И увидела Марка. Он чуть поклонился ей и Гансу. Его оживленное лицо выражало радость, только ребяческую радость, как если бы он встретил подругу детства, которую не видел сто лет, и теперь хотел рассказать ей тысячу историй. А они не виделись только с июля.

– Клара сказала ты недавно купался в шампанском? – неловко завела разговор Грета.

– Нет, зачем? Я не хотел купаться, я его случайно пролил. Но сейчас я играл лучше, чем в Париже. Потому что вдохновение… Играть для друзей – совсем другое дело. Представь меня… – Марк покосился на спутника Греты.

– Ах, да. Марк, это – Ганс. Ганс, это – Марк.

– Ты ничего сбацал, старина, – похвалил Ганс, – хотя я бы на твоем месте не брался за Паганини. Тут тонкость нужна. И, пожалуйста, не лажай во втором акте, а то скучно слушать.

– Я постараюсь, постараюсь играть лучше, – заволновался Марк, – Вы, наверное, музыкант?

– Да, я – виолончелист… – скромно заметил Ганс.

– Виолончелист? – изумилась Грета.

– Странная девушка, – кивнул на нее Ганс, – не знает, чем занимается ее жених.

Возникла пауза, Марк смотрел на обоих удивленно и растерянно. Грета не могла поднять глаз, зато Ганс выглядел очень сердитым. Он нервничал и, казалось, не знал что бы такое выкинуть в следующую минуту.

Появилась Клара с подносом в руках.

– Всем манка с пивкой, Марку – без пивки…

– Мы уходим, – заявил Ганс и дернул Грету за руку.

Грета попробовала высвободить руку. Но Ганс настойчиво тянул ее за собой. Чтобы не вышло сцены, пришлось подчиниться.

– Я сейчас вернусь, – кивнула она друзьям.

Он заставил ее надеть плащ и выйти на улицу. Было черно, безлюдно, моросил дождь. Грета остановилась.

– Ну, в чем дело? – сердито спросила она.

– Мы должны уйти. Ты что, ничего не заметила? До чего ты наивна!

Грета молчала. Вдалеке прошуршал автомобиль. И опять все стихло. Потом в здании, словно внутри волшебной шкатулки, прозвучал долгий первый звонок.

– Я возвращаюсь, – всполошилась Грета, – как хочешь.

– Не оставляй меня одного. Пожалуйста, – жалобно проговорил Ганс, – разве ты не видела, как оскорбительно он меня разглядывал, этот классический музыкантишка, на что он намекал? Ты наивна, но я-то в этом разбираюсь. Он запал на меня.

– Чепуха, – запротестовала Грета.

Ганс, воспользовавшись ее растерянностью, увлекал ее все дальше по мокрой черной улице.

– Я буду верен тебе, – пообещал Ганс.

– Зачем ты врал? Врал, что ты музыкант и мой жених?

– Но это правда.

– Что – правда?

– Что я буду играть на виолончели и женюсь на тебе.

– Зачем, зачем ты не дал мне дослушать Марка, зачем устроил все это представление? Неужели нельзя, чтобы всё было хорошо? – наконец упрекнула она.